Из воспоминаний старшего сына И. К. Ахунбаева Мустафы

Я был тогда еще мальчишкой, поэтому в памяти моей остались лишь эпизоды тех суровых военных лет. После уже, по рассказам близких, друзей нашей семьи и отца многое мне удалось «восстановить» и соединить в единое целое. Кажется, шел второй год войны, и она страшным эхом отдавалась у нас в глубоком тылу, во Фрунзе. С дворовыми ребятами мы бегали на железнодорожный вокзал и следили с любопытством, как отправлялись эшелоны с молодыми новобранцами на фронт. Плач и горе провожающих, мужество и стойкость отъезжающих отпечатались в моем сознании.

Мы жили в ту пору во дворе медицинского училища, которое и сейчас стоит на том же месте. Отцова больница, где он пропадал дни и ночи, находилась совсем рядом, через два забора. Тогда он был простым ординатором этой клиники, в которой проработал до последних дней своей жизни. Уже ныне, в его архивах, я нашел документы, свидетельствующие о том, что он четыре раза просил военкомат отправить его на фронт, но ему каждый раз отказывали, говорили, что он нужен здесь, в тылу.

В наш город эвакуировалось большое количество раненых бойцов, организовывались госпитали, и нужны были заботливые и талантливые руки хирургов. К тому времени у нашей матери было уже четверо малышей, и все мы, помню, день и ночь возились около нее и просили есть. Отца почти не видели. А если он и приходил, то это было обычно в три-четыре часа ночи. И они, отец и мама, садились за стол и о чем-то долго шептались. Я просыпался и видел усталое лицо отца, хотя он улыбался и, гладя по голове плачущую маму, нежно говорил:

— Ну, что ты, ведь у всего народа горе, всем тяжело, терпи, за детьми смотри, а я выдержу. Потом вставал и задумчиво ходил по комнате, где стоял один обеденный стол и диван, на котором спал я. Когда он вставал и ходил по комнате, я смотрел на него из-под одеяла и думал: «Какой же он большой!» И оттого, что он заполнял своим крупным телом комнату, она казалась мне совсем маленькой. И горячая гордость за папу наполняла мое сердце. Иногда я слышал отрывочно, что отцу давали выговор за то, что он без разрешения профессора, сам, ночью, делал операции.

— Зачем тебе это надо, Исаке? — спрашивала мать.— Мало у нас забот? Раз профессор говорит, значит, он знает лучше, ты ведь только ординатор.

А отец, задумчиво положив подбородок на сильные кулаки и уставившись в одну точку, тихо отвечал:

— Видишь ли, Бюкеш, больной умирает… Списать… Ну и слово — списать… Списать его легче всего — это и делает профессор. А мне кажется, что если есть хоть малый шанс, надо делать операцию. Конечно, при этом очень многое требуется от хирурга — любовь к жизни, ненависть к смерти, умелые руки, воля… И главное, огромное желание спасти человека. У меня это получается. Почему же я должен из-за каких-то выговоров спокойно относиться к смерти? — Нет, нет,— шумно вставая из-за стола, говорил он уже резко. — Я хирург, я давал клятву Гиппократа. И пока моя голова мыслит и бьется сердце, я буду стремиться всю жизнь, чтобы люди не умирали. Буду оперировать по ночам без разрешения. Не думаю, что за это меня уволят с работы, ведь больные остаются живыми. А выговоры, шайтан с ними, останутся на память. Однажды ночью в дверь сильно постучали. Я проснулся вместе с матерью. В комнату вошел отец, заметно бледный и взволнованный. За дверью слышались приглушенные голоса. Они удалялись.

— Иса, что случилось, что это за люди?

Отец ничего не ответил, подошел к моему дивану и, присев ко мне, поцеловал меня в лоб. — Принеси чаю,— сказал он.

Когда мать накрыла на стол, он перешел к столу и, сделав глоток, тихо засмеялся. Я видел испуганное лицо мамы.

— Иса, ну скажи, что случилось?

— Да-а!..— протянул отец. — Интересная история! — помолчав, продолжил. — Закончил я операцию и иду домой. Обычной дорогой. И вижу — впереди на аллее стоят трое. В голове мелькнуло: «Уже три часа ночи, чего они стоят?» Поравнялся с ними и слышу глухой окрик: «Стой!» Я остановился. «Деньги, часы есть?» — «Нет». Чувствую, сзади подошел еще кто-то. Меня гневом захлестнуло. Не потому, что они намеревались меня ограбить, а оттого, что, как молотком, стучала мысль: «Война, люди гибнут на фронте, голодают в тылу, а эти… Что же они за люди?» — «Снимай пальто». — «Мне не жалко отдать последнее, что я имею, если это нужно вам для того, чтобы кормить своих детей. Но только почему же вы, здоровые люди, не на фронте?» И вдруг свет фонарика ударил мне прямо в глаза. Стоявший передо мной здоровый детина дрогнувшим голосом произнес: «Стоп, ребята! Это же Ахунбаев, я узнал его по голосу. Он мне жизнь спас. Помните тот случай?» Он осветил свое лицо и спросил: «Узнаете, Иса Коноевич?» Я смутно припомнил, что год или полтора назад к нам в клинику, ночью, привезли тяжелораненого. Сказали, бандит. Я врач, должен оказывать помощь каждому человеку. Потом его судили. И, вероятно, он бежал. В общем, случай во второй раз свел нас. Он сказал своим: «Идемте, проводим доктора. Не дай бог, кто другой встретит». И вот я дома. Они даже сказали мне, чтобы я не ходил так поздно.

Мать, испуганная, стояла рядом с отцом и причитала.

— Ну ладно,— сказал отец,— с этим все. Надо сообщить в милицию.

Не успел он допить чай, как раздался громкий стук в дверь. Мать схватилась за грудь: «Ой, это, наверное, они!» Отец открыл дверь. В комнату вошли двое военных и медсестра, которая работала у него в клинике. В руках у нее был чемоданчик с красным крестом. Они вполголоса о чем-то заговорили с отцом, после чего он прошел в другую комнату и вышел через несколько минут одетый по-дорожному. Мать заплакала, а один военный подошел к ней и стал успокаивать. Отец поцеловал мать, и они ушли.

Мать присела к столу и молча смотрела перед собой. Она не замечала, что я не сплю и тихонько наблюдаю за всем происходящим. Уже к утру она потушила свет и легла. Темнота поглотила комнату, и я незаметно уснул. Отца долго не было дома. Приехал он осунувшийся, но оживленный. После я узнал, что на заставе в горах тяжело был ранен начальник заставы. Вот отца срочно и вызвали ночью. Летели они на «кукурузнике», как тогда называли У-2. Летчик, медсестра и отец. Аэродрома в горах, естественно, не было, и летчик, как рассказывал после отец, не решался сесть. «Но все-таки приказ есть приказ. Вы должны сесть.» «Слушаюсь, доктор! — сказал летчик и добавил: — Только крепче держитесь!»

— Приземлились мы более или менее удачно,— говорил отец. — К самолету бежали военные с заставы, и тут же отвели нас к раненому. Положение с ним было очень критическое. Ну, не буду рассказывать все — сколько дней и ночей мы провели у его постели. Только рад я, что он жив! Прошло столько лет, и теперь, когда уже нет отца, я с грустью читаю пожелтевшее письмо от пограничников с благодарностью: «Иса Коноевич, пограничники Тянь-Шаня горячо приветствуют Вас. И когда, может, придется пойти в бой за Родину и получить ранения, то приезжайте к нам спасать жизнь пограничников». И храню его как бесценную реликвию. А в те дни я не улавливал, какая радость пришла в наш дом, только запечатлелось в памяти счастливое лицо матери. В один из ясных дней она прибежала домой и принесла газету. В этой газете был напечатан портрет отца и сообщение, что он награжден орденом «Знак Почета».

(Литературный Киргизстан, № 6, 1979 г.)

«Хирург Ахунбаев», Н.И.Ахунбаева