Из воспоминаний старшего сына Ахунбаева Мустафы

Гладкая асфальтовая дорога тускло блестела под лучами заходящего солнца, и свет бил прямо в глаза. Мы ехали в машине втроем: шофер Костя, отец и я. Отец любил ездить на переднем сиденье, а не сзади. Он любил быструю езду, но Костя, возивший его многие годы, знал, какую можно давать предельную скорость. Как всегда, отец шутил. Он боготворил свой край, Иссык-Куль, где он родился, эти сизо-коричневые, выгоревшие горы. И всегда, когда бы ни проезжали по этой дороге, говорил:

— Раньше мы из Фрунзе до Тору-Айгыра добирались сутками. То на телеге, то пешком — как придется. А сейчас вот в автомобиле едем. — И тут же серьезно добавлял: — Впрочем, еще многие ездят на арбах. Показывал рукой на зеленеющие поля:

— Эти края я в молодости объездил вдоль и поперек со своей экспедицией. Сын был тогда в первом классе,— при этом кивал головой в мою сторону. — А как мы арбузы ели, особенно у дунган!..— улыбался отец. Я кивал головой в знак согласия, хотя знал, что за арбузами кроется другое — днем и ночью, не давая отдыха ни себе, ни членам своей экспедиции, он ездил по селам, заходил в каждый дом и обследовал всех жителей. Его любили, как своего, родного, и везде был он желанным гостем, хотя это была его работа. Мы ели арбузы, много ели, но не это было главным.

Сейчас, проезжая мимо зеленых полей, отец вдруг с некоторой грустью сказал:

— Многое мы сделали по излечению зоба в этих местах, но еще не все. А надо бы!..

Костя, шофер-молдаванин, вздохнул:

— Иса Коноевич, и когда Вы будете отдыхать? Все ездите, лечите, работаете. Все Вам мало… — Ах, Костя, сейчас приедем. Вон впереди село, видишь? Останови там. Поедим шашлыка и отдохнем. Разве этого мало?

— Ну, Иса Коноевич, разве это отдых?

— А почему нет? Много ли надо человеку для отдыха? Вот Павлов-старик говорил: лучший отдых и лечение — это сон, а он понимал, что к чему. Да… Остановись так, чтобы нас никто не заметил, а то мы до вечера домой не доедем.

— Есть, Иса Коноевич, все сделаем, как надо.

Я сидел сзади и молча слушал их разговор. Снова начал Костя: — Иса Коноевич, скажите, если не секрет, почему Вы любите соро

чки с украинской вышивкой? Они Вам идут, даже лучше, чем рубашка с галстуком. У Вас всегда такие косоворотки. Где Вы их берете? Отец засмеялся.

— Тебе нравится?.. И многим нравится. Вот и ношу. Я тоже часто думал, почему отец любил украинские рубашки. Он редко носил купленные рубашки, а больше шил по заказу. Помолчав, отец добавил: — В детстве пришлось мне побывать на Украине. Полюбились мне те места, парни, девушки, люди. Такой же открытый, гостеприимный народ, как наш. С тех пор и сжился я с украинскими рубашками. Затянувшись сигаретой, он замолчал. Я вспомнил, что дома, у мамы в чемодане, видел красивые блузки с вышивкой, которые она носила по праздникам или по особым торжественным дням, вспомнил, что когда я был еще маленьким, отец на праздники наряжал меня в рубашку с вышитым воротом.

— Иса Коноевич, скоро шашлычная…

Начиналось село. Когда мы въехали в него, увидели бегущих по обочине дороги людей и впереди толпу народа, милицейский мотоцикл. Невдалеке стоял «газик».

— Авария, наверное,— пробурчал Костя и хотел проехать.

— Остановись!— коротко сказал отец.

Мы вышли из машины и подошли к толпе. Плакала женщина, ее держали под руки. Три милиционера что-то измеряли и записывали в блокнот. Тут же стоял растерянный водитель «газика». На асфальте лежал мальчик лет двенадцати. Лужа крови. К мальчику не подпускали. Отец, расталкивая толпящихся, поспешил к пострадавшему.

— Гражданин,— предупредительно окликнул его старший лейтенант.

Отец на ходу сунул руку в задний карман брюк и, не обращая внимания на милиционера, протянул ему удостоверение. Быстро подойдя к мальчику, нагнулся над ним. Взял его руку, нащупывая пульс, потом лег прямо на асфальт и приложил ухо к груди. Милиционер, просмотрев удостоверение, отошел к своим коллегам и что-то тихо стал говорить. Буквально через несколько секунд по толпе уже пронесся гул:

— Это Ахунбаев, это Ахунбаев!

Даже мать мальчика, услышав эту фамилию, вдруг притихла, и я видел ее глаза — с какой надеждой смотрели они на распластанные рядом маленькое тело сына и могучее тело хирурга. Отец поднялся, осторожно взял мальчика на руки, испачкав свою украинскую сорочку кровью. Не обращаясь ни к кому определенно, спросил, где ближайшая больница. Толпа пришла в движение, желающих показать нашлось много.

— Костя,— крикнул отец — машину, быстро!

Костя побежал к машине. Отец опустился на переднее сиденье, держа бездыханного мальчика на руках. Со мной рядом сел тот, кто должен был показать районную больницу, два милиционера вскочили на мотоцикл, и мы двинулись. Остановились у небольшого белого здания. Навстречу уже шли люди в белых халатах. В таких местностях мгновенно разлетается весть, если приехал какой-нибудь известный человек. Местный врач открыл дверцу машины, где сидел отец. Еще в машине, когда мы ехали, отец сказал, что возьмет у меня кровь, если группа совпадет. Попросил врачей местной больницы срочно выяснить группу крови мальчика. Дело шло уже к вечеру. Вскоре я и мальчик лежали рядом на операционных столах. Мальчик был без сознания. Нужной аппаратуры для сложной операции недоставало, к тому же погас свет. Я видел сосредоточенное лицо отца, его быстрые, уверенные движения, слышал спокойный, но твердый голос. Когда погас свет, он деловито сказал:

— Трактора у вас есть? Сколько можно, гоните сюда. Косте скажите, чтобы машину подогнал и направил свет прямо в окно. Вскоре комната озарилась светом, слышен был гул работающих моторов. Когда операция кончилась, было уже совсем поздно. Я уже одетый сидел в машине. Отец перед отъездом отдавал врачу какие-то распоряжения. Пообещал, что завтра же вышлет из города своих сотрудников.

Мы ехали по темной магистрали Рыбачье — Фрунзе. До дома оставалось немного.

— Костя, не гони. Прохлада! Давай остановимся минут на пять. Костя притормозил. Звездная ночь, прохладный ветерок, густые деревья на обочинах дороги и поля с колосящимися хлебами.

— Костя, возьми арбуз и нож,— крикнул папа с обочины дороги.

Мы сели под деревом и начали с удовольствием есть сочный арбуз. Кругом никого не было, только стрекотал кузнечик.

— А знаешь, Костя, где мы сейчас сидим?— спросил отец.

— Как где? У дороги,— удивленно ответил Костя. Отец вздохнул с улыбкой:

— Вот ты говорил об отдыхе. А разве это не отдых: никаких забот, ни тревог, сидим себе, едим арбуз. Никто нас не беспокоит.

— Ничего себе отдых,— буркнул Костя. — Пять часов простояли у операционного стола.

— Эх, Костя, что стоит одно сознание, что ты спас человека от смерти! Ты нужен людям. Это заставляет тебя выжимать все, да так, как ты из своей машины. Вот это и есть отдых. Костя молча пожал плечами, видимо, ничего не поняв. Я тоже молча ел арбуз. Но меня все-таки заинтересовало то, что отец сказал вначале, и я спросил:

— Папа, а где мы сидим? Чуть помолчав, он сказал:

— По преданию эту низину называли «Кровавой». Такова была когда-то жизнь. Да… Кровь мальчика. Хотя это и другая кровь, боль одинакова. Отец поднялся:

— Ну, поехали, дома-то ждут!

Мы сели в машину, и Костя пустил ее по гладкому асфальту. Под мерное шуршание шин я незаметно заснул.

(Литературный Киргизстан, № 6, 1979, с. 53—56).

«Хирург Ахунбаев», Н.И.Ахунбаева